Что связало его с Розой? А кто поймёт, как протягиваются нити между сердцами, как они связываются в узелки, почему они рвутся?
Розу Марковну не назовёшь ни молодой, ни красивой. А у Анатоля так много забот! Легко ли держать в порядке хозяйство больницы, сводить концы с концами? Он занимался полузаконным бизнесом, что-то доставал, менял, перепродавал, был незаменимым помощником для главврача и обеспечивал существование своей семье, миловидной домохозяйке Тамилле и двум дочуркам. Итак, Анатолий стоял в дверях, осматривая потолок. Не протек ли после недавней починки? А это что ещё за пятно? На Розку можно было вообще не смотреть, она казалась безразличнее этой стены. Ну что ж, перейдём в следующее помещение.
Переулок у больничных ворот был засажен тутовыми деревьями. Асфальт под ними, как всегда в июне, был клейким и чёрным от сладкого сока непрерывно падающих ягод. Подошвы липли к тротуару. Сколько по городу этих деревьев, сколько ягод гибнет под ногами пешеходов! Мальчишки не в силах объесть этот ежегодный урожай. Дворники не пытаются убрать улицы, их отмоют только дожди.
Роза вышла за ворота, и сразу же ей на кофточку свалилась чёрная ягода, оставив яркий влажный след. «Ничего, отмоется», – подумала Роза. Она была довольна: больной спасён, профессор посрамлён, всё хорошо. Было уже часов шесть, но день ещё не кончался. Не хотелось идти домой, где в чистой, пустой комнате в солнечном косом квадрате одиноко спит кошка и даже телефон молчит – разбился на днях, когда Роза, не рассчитав, швырнула его во время разговора с Толиком. Сам же и починит, никуда не денется. Хорошо бы пришёл сегодня к ней – а её дома нет!
Роза свернула на улицу, ведущую к морскому порту. Эта часть Баку, между центром и Чёрным городом, была застроена прочными, широкими домами с толстыми стенами и огромными окнами. Корпуса предназначались для заводских цехов, для морских складов. Они стояли уже лет сто, их стены были покрыты одинаковым тёмно-серым налётом. Вот и угловой дом, на котором улица кончается.
Роза миновала старое, кривое, толстое тутовое дерево, под которым асфальт был тоже чёрным и липким, свернула вправо. Ветерок нёс волнующий запах бакинского бульвара, запах моря, нефти, зелени, нагретого асфальта. Улица напротив морского вокзала превращалась в площадь, а сам морской вокзал, состоящий, казалось, из одних только стёкол и металлических переплётов между ними, был просто гигантской дверью в море.
Перейдя через дорогу так, как и полагалось бакинке, то есть не интересуясь светофором и полагаясь только на себя при выборе прохода через поток мчащихся машин, Роза оказалась на бульваре.
Здесь так же прекрасно, как и было. Как будто не развалилась вся наша жизнь, не сломалось нерушимое, как будто не разбито и не затоплено всё побережье бухты. За прочным, высоким каменным барьером плещется покрытая нефтяной плёнкой волна, сбоку высится белая стена громадного корабля, с рядами иллюминаторов.
Когда мы были молодые,
Фонтаны били голубые
И розы красные цвели, – перевирая слова, замурлыкала Роза. Всё было на месте, и розы и фонтаны, и пальмы. В клумбах росли какие-то незнакомые здоровенные колючки, какой-то африканский чертополох. «Ничего, красиво». Не только на бульваре, во всех парках нашего города встретишь самых неожиданных гостей со всего света, которым климат Апшерона позволил прижиться, расти и цвести, как у себя дома, на удивление иному ботанику. А самый милый из всех парков и садов – это парк Дзержинского, переименованный, конечно. Короткие, широкие аллеи перемежаются площадками, лесенками и ручейками. Есть в нём просторная зелёная лужайка, есть кусочек прозрачной сосновой рощицы. А в фонтане всё лето купаются окрестные мальчишки.
Роза медленно шла по кирпичным шестиугольным плиткам набережной. Рядом с визгом носились дети, изредка встречались вельможные собаки в сопровождении своих владельцев. Здесь когда-то гулял по ночам знаменитый берберийский лев, который кончил свою жизнь от пули милиционера. Не поладил с хозяином.
Скрипят вагончики аттракциона, пронзительно вскрикивают чайки, плещется море… Разруха начинается дальше, где нет уже каменного барьера между водой и сушей. Лучшая, самая оживлённая часть бульвара неотвратимо разбита морем. Вместо цветочного бордюра у края воды неровный ряд чёрных от мазута камней. В щелях асфальтового настила шевелится морская вода, и с каждым ударом волны из всех щелей по всей протяжённости бульвара дружно взметаются маленькие и большие гейзеры. Занятная картина. Но только держись подальше от этих фонтанов, не отмоешься потом.
Ряды голых, сухих деревьев тянутся вдоль всего нижнего яруса набережной. Они так и не проснулись весной, корни их полощутся в ядовитой морской воде, потому и нет листвы на их ветвях. Зато густо разрослась какая-то серо-зелёная трава, под цвет незасыхающих луж. Нет ни ресторанчика на конце эстакады, ни самой эстакады, остались одни только уходящие в море сваи. Разбита и вторая эстакада, к которой причаливали белые прогулочные катера. Помнится, был среди них один под названием «Прибой»…
Ну и что ж? Не отчаиваться же. Оглядись ещё раз: вместо исчезнувших ажурных решёток строится прочный каменный барьер, такой же, как у морского вокзала, а под ноги укладывают камень вместо песка. Плавучий подъёмный кран покачивается у берега, а рядом с ним облупленный и немного проржавелый катерок принимает на борт пёструю мелковатую публику прямо с берега по деревянному временному настилу. Никогда так не было, чтобы никак не было. Справедливая мысль.
Роза свернула с бульвара, прошла по бывшей улице Корганова, мимо магазина совсем уж бывшего Шахновича и углубилась в узкую, кривую улицу. Вот и побурелые ворота двухэтажного старого дома, где Роза прожила всю свою жизнь. Настоящих старожилов никого уже нет, никто здесь не помнит ни её мать, ни тем более отца, фотографа Марика, никто не может назвать её Розкой. Дети новых соседей обращаются к ней по-азербайджански, и Роза едва умеет им ответить. Родившись в Баку и прожив здесь всю жизнь, Роза всего лишь бакинка, а не гражданка Азербайджана: не выдержит она самого лёгкого экзамена по языку, литературе и истории этого суверенного государства. Но ведь бакинцы всегда были особым племенем Апшерона, выплавленным здесь, среди песков и ветров из всяких разных народов, у синего моря, под жарким солнцем. Наша кровь насыщена молекулами нефти и моря, мы привыкли к повышенной радиации и к давлению упругого живого нашего ветра. В повадке бакинцев свобода и небрежность, как у богача, не обременённого ежедневным борением за кров и насущный хлеб. Ведь солнце будет всегда, да? И кусок хлеба найдётся. (Но ведь этого слишком мало- потому и мы работаем не меньше других).
Конец ознакомительного фрагмента.